В дозоре. Рисунок И. Бруни
НА БЕРЕГУ АРАКСА
Рисунки А. Алейникова.
Ю. Бессонов
На заставу после ночного наряда они возвращались вдвоём: ефрейтор Коряков и его напарник, молодой пограничник Трегуб.
Розыскная собака шла у ноги Корякова и, предвкушая скорый отдых, радостно повизгивала. Она тоже пробыла ночь на границе и так же, как люди, утомилась, напряжённо прислушиваясь к едва уловимым шорохам сухих трав да к плеску Аракса, за которым лежала чужая земля.
После бессонной ночи, в утренние часы перед восходом особенно клонит ко сну, и пограничники шли молча.
Быстро светало.. Солнце, ещё скрытое за горизонтом, уже озарило снеговую вершину Арарата. Он одиноко стоял за Араксом по ту сторону границы - великан выше облаков,- его видно было из долины, как на ладони.
До казармы оставалось не больше километра, когда Коряков- обернулся и ещё раз посмотрел в сторону границы, где он провёл ночь в дозоре.
В долине было пустынно. Пересохшие оросительные канавы чёрными траншеями тянулись к реке. Они напомнили Корякову летний зной и нестерпимую июльскую жару, когда ртутный столбик градусника поднимался в полдень до 60, а ночами не спускался ниже 30 градусов. Если бы не воды Аракса, орошавшие землю, солнце иссушило бы её, превратив в пустыню. Уцелели бы разве только заросли тамариска, среди которых вилась тропинка к заставе.
Араке лежал ещё во мгле, окутанный сероватой дымкой. На этом участке он был неглубок, и нетрудно было найти брод на его пологой излучине, подходящей почти к самым зарослям тамариска.
Это беспокоило Корякова: водная преграда здесь была легко преодолима. Всю ночь он прислушивался к плеску Аракса, до сих пор ещё стоял у него в ушах звон струй и шум перемываемого течением прибрежного песка.
В кустарнике прошуршала по иссохшей земле змея. Овчарка насторожилась было, но тотчас же, склонив голову набок, посмотрела на Корякова и, словно успокаивая его, помахала хвостом.
И опять кругом стало тихо. Только под ногами пограничников чуть слышно шелестели сухие стебли примятых травинок.
Застава была уже близко. Всё ярче розовым светом разгорались вершины дальних гор. Утро приходило ясное, небо не туманилось ни одним облаком. И вдруг в этой утренней тишине раздался выстрел
Овчарка вздрогнула, словно её неожиданно ударили плёткой, и, торчком поставив уши, застыла на месте, ожидая команды.
- Где это? - проговорил Коряков, вглядываясь в сторону, куда глядела овчарка.- На участке соседней заставы?
- Далеко,- сказал Трегуб.
- Не дальше двух километров...
Раздалось ещё несколько выстрелов.
Коряков потянул поводок и негромко приказал овчарке:
- Вперёд!
Собака бросилась было прямо на звук выстрелов, но Коряков остановил её и, протянув руку в сторону Аракса, повторил:
- Вперёд!
Решение у него созрело мгновенно. Нужно было спуститься к реке и устроить засаду у брода, чтобы отрезать врагам путь к отступлению, если они будут уходить.
Овчарка, почувствовав себя на преследовании, резко рвала поводок. Налегая на ошейник, она тащила за собой Корякова. Позади шумели кусты тамариска. Это бежал вслед за Коряковым Трегуб. Но он сразу отстал, без помощи овчарки ему бежать было трудно.
Коряков не оборачивался. Успех дела зависел теперь только от быстроты действий. Надо было скорее добраться до Аракса и там, на участке соседней заставы, встретить нарушителей. Коряков не сомневался, что нарушители пойдут напрямик к границе. Они должны выйти к броду. Здесь путь короче. Они тоже сейчас торопятся выйти к реке прежде, чем там появятся пограничники.
Коряков бежал что было сил, стараясь не сдерживать овчарку.
Они миновали заросли тамариска. Перед ними лежали колхозные поля. Высокие копны пшеницы, снопов по восемьдесят, стояли почти правильными рядами. За ними, вдалеке чернела оросительная канава. Справа темнели кустарники тамариска.
Солнечные лучи ещё не опустились в долину и освещали только вершины гор. Здесь, в низине, было пасмурно, как в осенний ненастный день.
Опять раздались выстрелы - один, другой. Теперь они прозвучали ближе и гулко разнеслись по реке.
Сомнений не оставалось: это отходили к границе преследуемые дозором нарушители.
Овчарка рванулась вперёд, но Коряков остановил её и обернулся. Трегуба видно не было, он, должно быть, сильно отстал.
Овчарка нетерпеливо повизгивала.
- Тихо! - сказал ей Коряков.
Укрывшись за копной, он оглядел местность, определив, что находится километрах в двух от своей заставы.
Но из низины заставу не было видно: её прикрывали высоты, заслонившие горизонт.
"Но где же Трегуб?- подумал Коряков, вглядываясь в чернеющий кустарник.- Может, в этих чёртовых зарослях
он потерял меня из виду и забрал слишком вправо?.."
Коряков оглядел копны пшеницы ряд за рядом и прислушался. Кроме плеска Аракса, ни один звук не нарушал тишины. Но тишина на границе обманчива. Опасность могла притаиться везде: за любой копной пшеничных снопов, в пересохшей оросительной канаве, в кустах тамариска.
"Нарушители должны выйти где-нибудь здесь, у брода",- подумал Коряков, приглядывая себе позицию. Он искал место с хорошим кругозором и широким обстрелом, чтобы, заняв его, надёжно прикрыть подходы к Араксу. Он наметил отдельную копну поближе к броду и, не теряя времени, побежал к ней.
Но когда он пробежал полпути и до копны оставалось не больше ста шагов, где-то совсем близко от него басовито прожужжала пуля, и тотчас же грянул выстрел... Они почти слились в один звук - жужжание пули и резкий удар выстрела,- значит, стрелявший находился недалеко.
"Пуля "жакан"... Как шмель, жужжат только разрывные пули "жакан"..
Коряков пригнулся, побежал быстрее, но вдруг что-то с силой ударило его в бедро, и нога подогнулась, словно ему подставили подножку. Он споткнулся и упал на землю, всё-таки успев крикнуть овчарке:
- Лежать!..
Он не сразу понял, что ранен.
Овчарка легла рядом с ним, растянувшись на брюхе и прижав к земле вытянутую острую морду.
Коряков попробовал ползти к копне и не мог: ноги стали такими тяжёлыми, что не было сил оторвать их от земли. Бок палило жаром, как будто в кармане вспыхнули в коробке спички. Инстинктивно Коряков засунул руку в карман. В натёкшей горячей крови он нащупал острые края пробитого пулей металлического портсигара.
Коряков вытащил из кармана окровавленную руку и приладил автомат, прижав приклад к плечу.
Он напряжённо осматривал.поле, но нигде не видел нарушителей границы.
Его мутило, и копны плыли перед глазами, как грозные валы в шторм, вал за валом. Он сплюнул горьковатую слюну и сжал зубы.
Копны плыли и плыли перед глазами, но он напряжённо осматривал всё вокруг. Его стало лихорадить, холод сковывал тело, точно под ним была не .сухая земля, а глубокая лужа, наполненная стылой водой... Автомат стал непосильно тяжёлым. Нестерпимо хотелось лечь и прижаться горячей головой к земле. Шум Аракса доносился глуше, и Корякову казалось, что это не река бьётся о берег, а его собственная кровь с едва уловимым плеском стекает в набежавшую под ним кровавую лужу.
"Хорошо бы остановить кровь... Сделать перевязку..."
Он на мгновение отвёл глаза от снопов в сторону зарослей. Трегуба всё не было.
Коряков опять перевёл взгляд на поле. Он искал нарушителей границы. Он должен остановить их, должен продержаться, пока не подоспеет помощь с заставы.
Он знал, что первый же выстрел, который они с Трегубом услышали ещё там, в кустарниках тамариска, должен был послужить сигналом тревоги. Но сколько времени пройдёт, прежде чем пограничники выйдут к Араксу и отрежут от реки нарушителей?
Десять минут? Пятнадцать? Здесь может быть полтора километра...
Его опять начало мутить, и горькая слюна наполнила рот. Веки сами собой сомкнулись, и он уронил голову.
На мгновение перед закрытыми глазами возникла застава и пограничники, бегущие с крутого холма к Араксу. Он даже узнавал их лица - так ярко представились ему в эту минуту боевые товарищи. Все они были с оружием и бежали сюда, к копнам.
Коряков собрал всю свою волю, приподнял голову и открыл глаза. Его ослепил яркий свет. Казалось, земля вокруг вспыхнула рыжим огнём. Он не понял, что это поднявшееся над высотами солнце зажгло осеннюю ниву.
Превозмогая острую боль, Коряков плотно притиснул приклад автомата к плечу и нажал спусковой крючок.
Всё стояло теперь в рыжем слепящем тумане - и копны пшеницы и дальние горы. До боли в глазах Коряков вглядывался в
этот зыбкий туман, боясь пропустить нарушителей.
И вдруг он услышал выстрелы. Они донеслись чуть слева, от чёрной канавы. Нет, это стреляли не нарушители . границы, это стреляли пограничники. Дробь автомата рассыпалась по реке, и в ответ ей застучали глуховатые удары крупнокалиберных ружей. Коряков понял, что это отстреливаются удирающие враги.
И тут он увидел за копной, метрах в двухстах, человека. Он осторожно вышел на жнивьё и, пригнувшись, побежал к соседней копне, ближе к Араксу. Слева показался ещё один, за ним ещё...
Нарушители бежали по полю и навскидку стреляли в сторону оросительной канавы.
Они были уже близко, и один, долговязый, держа ружьё наперевес, бежал прямо на Корякова. Превозмогая острую боль, Коряков плотно притиснул приклад автомата к плечу и нажал спусковой крючок.
Как эхо очереди собственного автомата, он снова услышал ответные выстрелы.
Долговязый замертво рухнул на землю. Остальные нарушители исчезли.
"Теперь нужно ждать нападения",- подумал Коряков, и почти тотчас же над его головой прожужжали пули "жакан".
Руки Корякова дрожали, он едва справлялся с тяжестью автомата, но как только враги пытались выйти из кустов, он снова и снова нажимал спусковой крючок...
К нему подбежал Трегуб и наклонился над ним, разматывая бинт.
- Мной не время заниматься. Преследуй нарушителей...- еле проговорил Коряков.
Потом, теряя сознание, он услышал рядом частые выстрелы, но уже не мог видеть, что это подошла помощь.
Он очнулся на носилках и почувствовал опоясывающие его тугие бинты. Кругом стояли пограничники.
Коряков пошевелился, и все обернулись к нему.
- Их задержали? - спросил Коряков.
- Задержали. Этс ты, Саша, задержал их,- сказал Корякову сержант.- Их было пятеро. Если бы ты во-время не подоспел сюда, они ушли бы на ту сторону. А сейчас лежи спокойно...
Теперь не стало перед глазами рыжего тумана, и Коряков удивительно ясно и отчётливо увидел всё сразу: и высокое небо, и мягким жёлтым светом горящее под солнцем поле, и овчарку, тянувшую свою острую морду к его руке, и заботливые лица друзей, обступивших носилки.