Онлайн советские журналы
РАССКАЗЫ О СМЕЛЫХ ЛЮДЯХ
«ПОЛЕТ ПРОТЕКАЛ НОРМАЛЬНО»
М. Черненко Рисунки И. Рубача
События, описанные ниже, произошли на дрейфующей станции «Северный полюс-3» летом прошлого года.
В те дни под лучами незаходящего солнца рассыпались снежные домики и укрытия. Снежницы — озерки талой воды — подступили к жилым палаткам и продовольственным складам. Ходить по ледовому полю стало трудно: ноги то и дело проваливались в рыхлый снег. Полярники одели резиновые сапоги немыслимых размеров, внутрь их были заправлены мягкие чукотские чулки из пушистого оленьего меха. Всюду поблескивала вода. Спасаясь от неё, обитатели лагеря подняли свои палатки на ледяные быки. А палатка механика Комарова взгромоздилась на широкий помост, поставленный на пустые бочки из-под горючего.
День за днём круглыми сутками солнце низко ходило над горизонтом, и, в сущности говоря, вставать или ложиться можно было в любое время. Но твёрдый распорядок устанавливал в лагере утро, день и ночь. В два часа по московскому времени звон самодельной рынды 1 возвещал о подъёме. Через час
1 Так моряки называют судовой колокол, в который отбивают склянки, то есть время суток. В лагере рындой служил небольшой отрезок рельса..
радиоволны уносили на материк первую за новые сутки метеорологическую сводку. Вслед за этим отправлялся в полёт радиозонд — разведчик высоких слоёв атмосферы. Потом один за другим наступали сроки и других наблюдений. Так начинался обычный трудовой день лагеря.
Однажды в слаженный и напряжённый ритм жизни полярных исследователей вошло нечто новое — ожидание.
Ждали лётчика Перова. За три дня до этого он привёз сюда группу учёных с Большой Земли, сгрузил почту, несколько ящиков со свежими овощами, вручил заботливо собранный в пути экипажем самолёта сноп ромашек — привет настоящего, не арктического лета, и снова улетел на Северную Землю за второй группой учёных и второй партией грузов.
Самолёт должен был вернуться на следующий день, но вот уже третьи сутки были на исходе, а Перова не было. Он стал пленником непогоды на одном из маленьких островков у берегов Северной Земли, почти за полторы тысячи километров от ледового лагеря. Мощный циклон прорвался в самое сердце Арктики. Он принёс с собой гигантские массы тёплого воздуха из Тихого океана и с ними непогоду, морось, туман. Над островком, где сидел Перов, к самой земле жались плотные, белесые облака.
Всюду поблескивала вода. Чтобы спустить воду, обитатели лагеря бурили во льду глубокие скважины.
Обычно принято считать, что о погоде вспоминают, когда собеседникам уже не о чем говорить. Но надо знать Арктику, чтобы ясно представить себе, какой острой, какой напряжённой и волнующей может стать тема о погоде.
«Заведующему погодой», метеорологу дрейфующей станции Матвейчуку, приходилось туго. На него наседали все, будто от него и вправду зависели циклоны, туманы и ясная погода. То и дело кто-нибудь заглядывал к нему в метеопалатку:
Отправляется в полёт радиозонд — разведчик высоких слоёв атмосферы.Дружба... Каждый здесь готов разделить с товарищем и радость и невзгоды, помочь ему в трудную минуту. Ведь что ни говори, а под ногами вместо твёрдой земли коварный, вечно дрейфующий лёд и тысячеметровая пучина холодного океана.
Кто не знает, как порой неожиданно и стремительно ломаются самые мощные ледяные поля и сразу вдруг оживают огромные валы торосов. Здесь, - на льдине, всегда, каждую минуту надо быть наготове, чтобы неожиданности не застали врасплох...
Через несколько минут об этом знали все. Вертолётчики ушли к своей машине. Им предстояло вылететь навстречу Перову на «аэродром подскока». Так ещё в дни высадки было названо ровное ледяное поле, на котором совершали посадку транспортные самолеты. Иногда для краткости льдину просто именовали «подскоком».
Мотор вертолёта запущен; раскрутившись, лопасти махового винта погнали по льду снежный вихрь. Вертолёт поднял передние лапы, потом совсем оторвался ото льда, повис в воздухе почти неподвижно, поразительно напоминая огромную стрекозу, и вдруг, развернувшись, набрал высоту и пошёл на «подскок».
Теперь все вдруг вспомнили, что ещё не дописаны многие письма, а товарищам, улетающим на Большую Землю, не переданы важные поручения.
В палатке над газовой плиткой постоянно сушатся унты, меховые чулки, перчатки, валенки.
Развернувшись и набрав высоту, вертолёт пошёл на посадкуНикто не знал, да и не мог знать, что Перов в эти минуты уже принял решение. Нет, он не собирался уходить! Выход был другой, подсказанный опытом, зрелой и спокойной мыслью человека, которого профессия приучила быстро и безошибочно, с математической точностью решать самые сложные задачи. Итак, выход был другой: пробить облачность, во что бы то ни стало вырваться из снегопада, выйти на высоту, установить связь с землёй и затем пойти на посадку без приборов, вслепую, снижаясь по спирали. Перов готовился проделать эту головокружительную операцию пять, десять, пятнадцать раз, пока спираль не выведет его на «подскок»...
И тут ему неожиданно повезло. Прямо перед собой, в каком-то мгновенном разрыве снегопада, он увидел бочки, сложенные на запасном складе в нескольких километрах от лагеря. Этого было достаточно.
В первый свой прилёт на дрейфующую станцию Перов не забыл подняться на вышку вахтенного и внимательно осмотреть лагерь и его окрестности. В этом сказалась профессиональная привычка: всюду, где приходилось бывать, он на всякий случай осматривал местность с привычной позиции — с высоты. Как это пригодилось!
Бочки послужили ориентиром, который был так необходим. Спустя минуту, не выпуская штурвала и строго подчиняя своей воле машину, он уже ясно представил себе положение лагеря, аэродрома и самолёта. Набор высоты, вираж, разворот. Всё это было сделано почти автоматически, будто машина сама знала, чего от неё ждёт пилот. Перов настойчиво, до боли в главах, вглядывался в снежную мглу. Он верил, нет, он знал, что вот здесь, впереди, его ждут не гибельные для посадки, скрытые снегопадом торосы, а та ровная ледяная площадка, которая готова дружески принять его самолёт. Это была вера в опыт, который он, полярный пилот, впитывал в себя годами на ледовой разведке, в полётах над открытым морем, над суровой сибирской тайгой. Ниже, вперёд... Ещё, ещё... И тут в поле его зрения, подтверждая точность мгновенного расчёта, ясно обозначился вертолёт. Красная стрекоза присела на самом краю «подскока». Итак, всё правильно, всё ясно. Крутой разворот, и машина с ходу пошла на посадку...
Ничего об этом не знали люди, собравшиеся в радиорубке лагеря. Вдруг Курко поднял руку, требуя тишины, хотя и так никто не решался говорить даже шёпотом.
Сквозь бурю в эфире, наконец, прорвалась морзянка: голоса Иванова и Разбаша.
— Вижу вертолёт, — передал штурман Иванов с самолёта.
— Вы впереди нас, повторяю, впереди нас, прямо по курсу, впереди нас, — спеша, почти задыхаясь от радости, стучал Лёня Разбаш.
Минутная пауза. И почти сразу в микрофон вновь ворвалась морзянка Разбаша:
— Есть посадка! Конец...
Дружный вздох облегчения прервал тягостное молчание.
Суматоха разгрузки отодвинула недавно пережитое на второй план.
Курко снял наушники. Теперь заговорили все сразу, вспоминая множество сложных и рискованных случаев из жизни полярных пилотов.
И снова морзянка, на этот раз совсем короткая: точка, два тире; точка; два тире, точка, точка; ещё две точки, тире.
— Везу, — передавал лаконично Разбаш.
И хотя сообщение это было совсем ненужным, все поняли: молодому радисту необходимо было поделиться чувствами, которые его переполняли.
Вертолёт подходил к лагерю станции. Люди бежали навстречу, не обращая внимания на проталины и снежницы.
— А ведь снегопад-то кончился, — заметил дежурный.
И в самом деле, больше не мело. Никто не мог сказать, когда это произошло. Сквозь низкие облака просвечивало бледным, размытым пятном холодное солнце, а на горизонте снова обозначились торосы.
Все окружили Перова, а он, высокий, плечистый, с коричневым от северного загара лицом, энергично отвечал на рукопожатия, в смущении отмахивался от расспросов и был откровенно рад, когда суматоха разгрузки отодвинула недавно пережитое на второй план.
Ночевать Перов не остался. Он сказал, будто речь шла о посадке в метро:
— Поужинаем и пойдём к Толстикову.
Спустя несколько часов самолёт прошёл
над лагерем, приветственно покачивая крыльями. Не возвращаясь на материк, Перов взял курс на далёкую точку Северного Ледовитого океана, где находилась в это время дрейфующая станция «Северный полюс-4».
Под крылом самолёта лежал район, который ещё недавно назывался «полюсом относительной недоступности». Сколько дерзости и таланта проявил человек, чтобы стало возможным так просто и обыденно летать здесь!
Долгие часы длился полёт. То и дело встречались полосы низкой плотной облачности. Виктор Михайлович уходил вверх, к солнцу. Он «хитрил», обманывал циклон. Кто-кто, а он, Перов, отлично знал, что в Арктике никогда нельзя ждать идеальной: лётной погоды. Здесь, где бесшабашно врут компасы и радиопеленги, никогда не подводит пилота одно только солнце. И если циклон загородил его облачной толщей, надо вскарабкаться к нему наверх. Там не страшны ни обледенение, ни потеря ориентировки. На высоте более четырёх километров Перов всё-таки вышел к солнцу. Теперь он знал, куда идти, и уверенно прокладывал курс. Циклон остался внизу и мог злиться сколько угодно.
Правда, Арктика и на этот раз приготовила новые неожиданности. Над лагерем станции «Северный полюс-4» Перова ждал туман, такой густой и непроницаемый, что о посадке не могло быть и речи. Бросок в полторы тысячи километров пропал зря. Перов повернул на материк. Там бушевали сильные ветры, но через день Перов снова ушёл в полёт, пробился сквозь облачность, туман и с безукоризненной точностью вышел к цели — на станцию «Северный полюс-4».
Обратный путь до Москвы занял несколько дней. Рейс закончился. В полётных листах не найти каких-либо примечательных записей. В графе «Примечания» Перов коротко пометил: «Полёт протекал нормально, происшествий не было».