Деревню всю сожгли, даже ограждения и колодцы погорели. Немцы и полицаи приезжали в Сомры несколько раз ... Держу в руках тетрадку, вижу равные строки, написанные красивым учительским почерком. Начинаю читать и уже не могу оторваться. Передо мной, как кадры кинохроники, предстают трагические события почти 77-летней давности. Прошли годы, но они не притупили боль ни на капельку. Деревня Сомры ... Когда-то довольно крупная и оживленная, хотя и в лесном уголке далеко от райцентра. Октябрь 1942-го стал для нее действительно кровавым - фашисты сожгли деревню и убили большинство ее жителей.

 

В тетрадочке - воспоминания очевидца пятнадцатилетней девочки Насти Алексиевич. Анастасии Степановны, прекрасной женщины с трудной судьбой, которая претерпела много горя, но всегда была и остается стойким человеком. Анастасия Степановна сейчас живет в Крупках. Два года назад кандидат исторических наук Дмитрий Хромченко попросил ее помочь уточнить отдельные фамилии для своего исследования. А получился настоящий жизнеописание предвоенной деревни и рассказ о трагедии Сомрав, что трогает до глубины души. Лично меня он настолько впечатлил, что еще долго болью отзывался в сердце. Словно сама попала в те ужасные дни ...

 

- Я, Алексиевич Анастасия Степановна, родилась в Сомрах 8 марта 1927 года. Отец, Алексиевич Степан Антонович, 1894 года рождения. Мать моя с Можаны. У меня были три брата и сестра: Борис 1917 года, Семен 1919 года, Елизавета 1926 года, Василий 1929 года.

 

В 1931 году в Сомрах организовался колхоз «Красная звезда». С Крупок приехали два человека, устраивали собрание, чтобы избрать председателя. Предложили моего отца Степана Антоновича. Согласились, проголосовали и выдали ему печать. Отец в школе не учился, но умел читать и писать. В колхоз надо было сдавать лошадей, коров и землю. Хозяин имел право оставить одну корову, коней забрали всех. Деревня была большая - 82 двора.

 

Но не все хотели вести коллективное хозяйство - 17 хозяев подали заявления, чтобы выйти из колхоза. На работу они не ходили. Помню, что когда приехал Степан Белый жать рожь, то подстрекаемые одним человеком женщины и дети поломали жнейку. Подстрекателей осудили на три года. Дети единоличников нас били. А мою сестру Лизу даже сбросили с высокого моста в реку.

 

Отцу было очень тяжело работать. Он ходил с рабочими косить сено. Вечером и ночью делали кадки, ушата. В кадках квасили капусту, а в ушат давали коровам воду. Также делали ведра и коромысла. Тату часто вызывали в сельсовет на собрания, он был депутатом.

 

Мой брат Борис окончил 7 классов Стараслабодской школы, выучился на бухгалтера и работал в колхозе «Красный пахарь». В 1935 году ушел в армию и служил в Брянске. Вернувшись домой, устроился работать в Крупскую милицию. Женился, родилась дочь Галина, которая в годик умерла. Если Борис приезжал домой, учил меня азбуке Морзе, я очень хорошо это помню.

 

Брата Семена призвали в армию в 1938 году. Борис возвращался, а он ушел, даже не встретились. Семен служил в городах Белебей и Уфа. Когда началась финская война, он был направлен в Петрозаводск на фронт в 7-ю армию 374-й стрелковый полк командиром взвода. Писал письма. Однажды 8 марта он написал, что сидит в окопах, нельзя голову поднять, так свистят пули. А попрощался он так: «Даю вам правую руку, целую вас родных и знакомых, близких и всех, кто меня знает. Прощайте». Письмо мы получили раньше, чем похоронку, ее принесли 20 марта 1940 года, там было написано, что 9 марта 1940 года Семен погиб в бою с белафинами. Когда почтальонка читала похоронку, мама упала на пол без чувств. Затем она много болела, я даже хотела бросить школу и быть вместе с матерью. 

 

Сестра Лиза закончила только 3 класса Свиридовской школы. Учиться она не хотела. Знала много стихов, песни пела очень жалостливые. Я плакала, когда их слушала. Голос у нее был очень красивый. Замужем не была, жила с мамой, не хотела оставлять ее одну. Много сватов приходило, но она всем отказала. Лиза постоянно работала: и косила, умело запрягать лошадь, держала корову, свиней, овец.

 

В 1934 году я пошла к Свиридовскую начальную школы. Там окончила 4 класса. В 1938 году пошла в Стараслабодскую семилетку в 5 класс. От Свирыдовки до Сомрова было 5 километров, шли лесом через речку Может. До речки шли топким болотом более километра. По реке сплавляли лес. Чтобы перейти через нее, делали плоты - связывали три бревна и переплывали на другой берег. Весной река разливалась широко, тогда ходили через мост на пышет, это километров 10 от Слободы. Из деревни я ходила в 5 класс одна из девочек. В 1941 году я закончила 7 классов.

 

Началась война. Помню, как мама, вернувшись из Можаны, с волнением рассказала, что по радио передали о немецком нападении. На третий день начали бомбить немецкие самолеты. У реки Может лежала огромная куча бревен, там был сторож, который зажег костер. С самолетов заметили и сбросили бомбы.

 

Через деревню Сомры отступали советские солдаты, а также наступали немецкие. Наши солдаты окопались в деревне Заозерье Белыничского района - 8 километров от Сомров через лес. В Заозерье шел бой. Там погибло много солдат и наших, и немецких. Советские солдаты отступали через Сомры под немецкой бомбежкой. Наши зенитки сбили 2 немецких самолета, один упал в застенках. Я бегала туда, и видела, как он лежал обгоревший, и пилот тоже ...

 

Если сбрасывали бомбы, мы с отцом лежали на выгоне. Земля тряслась, были очень глубокие ямы, которые наполнялись водой, летели пули. Помню, как было страшно, когда через Сомры шли немецкие танки в Заозерье, где был сильный бой. Несколько солдат прорвались и вынесли флаг 100-й дивизии. От этой деревни недалеко есть большое болото с тремя островами. Солдаты там спрятали флаг и остались сами, организовав партизанские отряды. Они приходили к нам в Сомры.

 

Староста деревни постоянно следил за отцом и братом. Он написал заявление и подал в волость. Там был гарнизон - немцы и полицаи. Они приехали в Сомры на грузовой машине и на мотоциклах. Утром к нам в дом пришел один местный, что работал в гарнизоне, и сидел, пока не приехали немцы. Помню, как он вышел за братом на улицу и Бориса арестовали, надели наручники и посадили на скамью соседского дома. Когда мы с мамой подбежали к брату, немец начал ее бить. Мама упала, я бросилась, чтобы помочь ей подняться. «Беги, доченька, в поле, там папа, скажи ему, что Бориса арестовали», - прошептала она. Я побежала и увидела, как по лугу мимо речки немцы уже вели связанного папу. Вернулась назад, к брату было не подойти - стерегли немцы. Повела маму домой, чтобы помыть. Когда вернулась, немцев уже не было.

 

Бросилась через деревню, в ее конце встретила старосту. Он сказал, что их убили. Помчались дальше и увидела, что они лежат мертвые прямо на дороге. Вернулась, рассказала маме. Та велела бежать на поселки позвать свата Ивана. Когда он пришел, то брата и отца уже закопали без гроба в одной яме - там, где расстреляли. Староста не позволил похоронить их на кладбище. Это было 20 сентября 1941 года.

 

Позже партизаны расстреляли старосту и еще несколько полицейских.

 

Как страшный сон перед глазами те страшные дни, когда горела наша деревня. И теперь явно вижу, как окружили ее немецкие отряды. Собрали много людей, всех, кто был дома. Посреди деревни поставили возле дома человек 200 - детей, стариков, женщин. Стреляли из пулемета. Мама моя Аксинья, брат Василий и я побежали на выгон, через реку, в лес, а затем на поселки. Прибежали к дому свата Ивана Мироновича Белого, там жила наша невестка, жена Бориса. Немцы и полиции, постреляв людей в Сомрах, приехали на поселки. Мы с мамой сидели на печи. Фашисты поставили пулеметы во дворе, несколько немцев дежурили, ходили всю ночь. Во дворе лежали у стены дрова, Вася и дядя Сергей залезли за них, так и простояли до рассвета.

 

На следующее утро немцы уехали на Матошко и Слободу.

 

Вместе с Марфой Алексиевич мы пошли в Сомры. Недалеко на хуторе жил мой двоюродный брат Иван. Я забежала в их дом. Там, прижавшись к стене, сидела Хадосся. Она отдернула рубашку и показала раны, которые были закрыты какими-то тряпками. Раны были на груди, порубленные все ноги. «Они расстреляли мою доченьку шестилетнюю Ганул и деда», - только и смогла прошептать. На полу лежали Алексей Матиевский и Михаил Алексиевич. Алексей едва проговорил: «Посекли мне все ноги, я чуть дополз сюда». Он умер на третий день. Ольгу, его жену и двоих детей, расстреляли. У Михаила был обгоревший бок. Немцы расстреляли его отца, мать и троих детей.

 

Я пошла в дом Игната Юсциновича, там была моя двоюродная сестра семилетняя Надя. Хотела сесть на кровать, а она крикнула: "Не садись, там Сонька лежит, ее расстреляли, ей был один годик!» Я вылезла через окно и пошла к ним. Когда шла через мост, в реке вода была красной, по дороге нельзя пройти, потому что вся была в крови ...

 

Когда пришла в деревню, то увидела сгоревшие дома и мертвых людей. Откатившись к дороге, лежала молодая женщина, обгоревший живот, возле нее - обгоревший младенц.

 

Прибежали люди из соседней Свирыдовы и Сомравские, которые убежали, когда начали стрелять по деревне.

 

- Люди из сожженной деревни разошлись кто куда. Мы жили на поселке. Я заболела тифом, была большая температура и тяжелые последствия. Когда немецкие самолеты бомбили, мы с мамой прятались в землянке. Бомбили очень часто, налетали на острова, где были партизаны.

 

Однажды, когда мы были на поселке, партизаны подсказали, что идут немецкие отряды с собаками и скоро будут в нашем лесу. Мы с мамой побежали в Заозерье, там встретили других сомравцев, которые также скрылись. Они были с семьями, партизаны дали лошадей - три подводы. Мы поехали с ними в Заозерье, это также в Могилевской области, а затем на Дявяницу. Потом хотели ехать на Сомры через болото, но в лесу наткнулись на немецкую засаду. Нас окружили, сразу был свист, а затем выстрелы из автомата. Лошадей отобрали, а людей пешком вернули в Дявяницу. Загнали в сарай, где продержали до вечера, затем перевели в холодную пристройку к дому. Ночь мы сидели на полу. Утром поставили в шеренгу - стариков, детей и женщин отдельно, мужчин отдельно. А мне и девочке Насте почему-то приказали стать вместе с мужчинами.

 

Ужасные минуты ожидания и неизвестности. А дальше женщин, детей и стариков отпустили. А нас с Настей и мужчинами посадили на подводы и повезли. В дороге поняли, что едем в Белыничи. Там нас завели в дом, где было много молодежи. Оказалось, что всех собирались отправить в Германию. Прождали три долгих дня, все это время немцы привозили новых ребят. А затем была комиссия, которую проводили две женщины. Когда пришла моя очередь, они долго осматривали мою голову и руки, на которых были очевидны свидетельства недавней болезни. К тому же я была очень хрупкая. В результате решили, что я больна тифом, в Германию не годится и отпустили.

 

Я никогда не была в Белыничах, не знала, в какую сторону нужно идти. Хорошо, что нашлись люди, которые подсказали путь. Вышла на поле и увидела у леса партизана на коне и с автоматом. Дальше пошли вместе. В лесу были сомравские партизаны Федор Алексиевич и Степан Алексиевич. Потом направилась в Заозерье, деревня была близко. Поздним вечером зашла в какой-то дом, хотела попроситься на ночлег. Но вспомнила, что здесь живет двоюродный брат моего отца с семьей. Жена дяди Михея забрала меня к себе, они жили в землянке, так как дом сожгли, когда в 1941 году шел бой. Так я и прожила у них две недели.

 

Немцы постоянно ходили по лесу цепью с собаками. Деревня очень большая, может, три километра или более. Туда частенько наведывались фашисты. Немного придя в себя, я решила идти домой. И вот бывают же чудеса! Идя по лесу, я встретила свою маму, она брела в Заозерье. Я так обрадовалась, что сильно и долго причитала!

 

Мы жили на поселках. Жили в постоянном страхе, и небезосновательно. В один из дней меня снова схватили немцы. А также Надю Павлову, Полину Николаеву и Марфу Карпову. Повели на одобрение, разместили в землянках. Там собрали много молодежи для очередной отправки в Германию, рассадили по полочкам. Я оказалась на первой снизу. Было очень тесно. В какой-то момент верхняя полка не выдержала, сейчас ее и обрушилась на нас. В то время от усталости я немного задремала и не успела вовремя отреагировать. Вместе с девочкой из Купленки мы попали под нары. В итоге я очень сильно разбилась и упала в обморок. Не помню, как оказалась в больнице. Доктор там был Кальницкий. Когда пришла в себя, то узнала от него, что всех пешком погнали в Германию. «Ты одна осталась», - и сейчас звучат в памяти его слова. У меня все болело, было очень трудно дышать, но попросила у доктора домой. «Откуда ты, дитя?", - спросил он. «С Сомрав, Степанова», - ответила я. Оказалось, что доктор знал моего отца, дал лекарств и отпустил.

 

По дороге я встретила свою маму, а также мать Нади и Полины. Я им все рассказала, где была, что случилось, как меня сильно побило нарами. Мы с мамой пошли домой, а женщины направились на одобрение. После этого я еще долго болела.

 

Мы жили на поселке у Ивана Ехвановича. Мама болела тифом - долго и трудно. Помню, что было много партизан, они жили почти в каждом доме. У Ивана их было шестеро, спали на полу, переночевав, утром шли на задание.

 

Когда отступали немцы, был сильный бой. У деревни Гоенка Круглянского района он длился более четырех часов. Самолеты бомбили, они долетали до нашего поселка. Мы сидели в землянке, видели, как они заворачивали и летели. Я насчитала 14 самолетов. Если бомбили, сверху землянки сыпался песок. Было очень страшно.

 

Немцы отступали, шли через Сомры и через Матошко. Помню, что на хуторе были сожжены все дома и даже колодцы, где брали воду. Уцелел только один колодец, рядом с ним был большой камень, на нем лежал раздетый неживой человек. Я очень испугалась и убежала. Недалеко от того места, где расстреляли людей, была большая яма, засыпанная землей, из нее торчали человеческие руки. В Сомрах было страшно ...

 

В середине августа 1944 года с Игоря Алексиевича я узнала, что в Борисове открыли курсы учителей. На то время Александра Давыдёнок, моя одноклассница, уже устроилась работать в школу. Я все больше начала задумываться об учительстве. Это очень нужно для детей, измученных войной. Решающей стала встреча с учительницей из Березовки, которая приехала в поселок. Она не просто подтвердила, что набирают на курсы тех, кто закончил 7 классов, но и отвезла меня в РОВНО. Там, к счастью, мы встретили учителя с Выдрицы Дроздова, до войны он был директором Стараслабодской школы, где училась я. Он меня узнал, даже вспомнил, что я получила похвальные грамоты за 5, 6 и 7 классы. Но у меня не было никаких документов. Если заведующий РОНО Липецкий спросил про бумаги, я только опустила голову и сказала, что все сгорело. И вот тогда Дроздов подтвердил, что в свое время я училась на отлично. Мне написали направление, так я попала на учительские курсы.

 

Перед глазами и сейчас стоит, как я готовилась к ним. В Сомрах в хлеву у Николая Герасимовича мне нашли военные сапоги, они лежали в сене. А пальтишко дал дядя Иван с Можаны. Его купили дочери Марии, когда она училась в 5 классе. Оно было коротенькое и тесное. Косынку сделала из одеяла, которую дал Алексей Кондратович. Сарафан одела своей работы - моя тетя дала отрез, а сшить помогла жена брата Бориса. Даже решили покрасить. Макав в торф, что возле речки. А в итоге оказалось, что одежда моя окрасилось лоскутами. Но сделать уже ничего было нельзя ...

 

И вот такая оказалась я в Борисове. Удалось устроиться на квартиру по улице Комсомольской. Понятно, что в городе я ничего не знала, и в первый же день опоздала на занятия. Когда зашла в учебный класс, то увидела, что места остались только за первой партой, куда и посадили меня. Косынку снимать я стеснялась, боялась, чтобы не смеялись, потому что на голове не было волос - последствие тифа. Также стеснялась своего сарафана, над которым потешались девушки из Докудово, что жили вместе со мной на квартире.

 

Домой ездить было некогда. Но однажды я получила письмо от своего брата Василия, что заболел тифом. Он очень просил, чтобы купила ему сахара. Что делать? В самой небольшая стипендия - чуть концы с концами сводила. Но надо как-то помочь семье! И вот, получив деньги, иду на базар. Там купила стакан масла, 3 пачки с сахарином, книжку по русскому языку, капроновые чулки и плетеную корзинку - вот и все, на что хватило. Составила в корзину и стала думать, как добираться домой. Единственный выход - товарный поезд. В Крупках по мосту он обычно шел медленно, можно было спрыгнуть. И вот я отправилась в путь. Впереди показался мостик. Но почему-то в то время, как нужно было Прыгать, поезд начал набирать скорость. Я выбросила корзину и на всем ходу прыгнула вниз. Сильно разбилась, не помню как, но нашла силы подняться, отыскала корзину, собрала свой «скарб». Но в Сомры так и не попала, так как не могла дойти даже до Крупок. Остановилась на ночлег в какой-то доме, а покупки попросила отнести знакомых людей. Правда, к маме они так и не попали ... Едва добралась до Борисова, и более домой не ездила.

 

Проучилась на курсах я четыре месяца. После обучения меня направили в Крупский РОНО, а там распределили в Знаменку, где был только один учитель. Я стала работать с 1 января 1945 года. С 1-3 классом очень было трудно: дети-переростки, книг и тетрадей не было. Из свеклы делали чернила, бумагу доставал, кто где мог. Позже в Крупках мне посчастливилось получила книги и тетради, но не для всех. Помню, как бережно, словно высочайшую ценность, несла их на плечах. В Крупки ходили пешком, машин не было, а это 35-40 километров.

 

Жили мы тогда в Сомрах в землянке, которую выкопали мама, брат и сестра. На работу в Знаменскую я ходила пешком 10 километров три года. Во время одной из учительских конференций я попросила заведующего РОНО Липецкого, чтобы меня перевели в Можаны, там была только одна учительница. Мне пошли навстречу - учила детей 2-4 классов. Правда, в 1948 году школу в Можанах закрыли, а в Матошице открыли, куда и перевели детей, а меня в родную деревню.

 

В Сомрах, кто остались в живых, начали отстраивать дома. Деревня - несколько дворов, но детей было 17. Я работала с четырьмя классами одна. Жили очень трудно.

 

В 1949 году я вышла замуж за Владимира Васильевича Алексиева, у нас родилось пятеро детей. Я решила учиться дальше и заочно поступила на 1 курс педагогического училища. В Сомрах проработала 23 года. Когда начали сокращать начальные школы, меня перевели в Дубравскую школу, где работала с классами и вела группу продленного дня. Преподавала математику, белорусский язык и литературу. В 1977 году пошла на пенсию, но продолжала работать, теперь уже воспитателем в детском саду в Дубравке ...

 

Отдельная тема - война и дети. И сегодня из воспоминаний очевидцев мы видим и ощущаем тот черный и страшный след, что оставила она в детских душах. И рассказ Анастасии Степановны - яркое тому подтверждение.